Более трех десятков лет прошло с того дня, который стал черной датой для всего человечества.
Взрыв на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года привел к крупнейшей технологической катастрофе XX века, последствия которой ощущаются до сих пор.
В эту апрельскую дату человечество вспоминает о людях, которые, не жалея сил и здоровья, остановили радиационную стихию, предотвратили большую беду.
Воспоминаниями о командировке на загрязненную радиацией территорию поделился ликвидатор аварии на ЧАЭС Николай Савельевич Тарасевич.
– После окончания Минского медицинского института по распределению приехал в Верхнедвинск, работал в санитарной эпидемиологической станции. О том, что в Чернобыле произошел взрыв, узнали после майских праздников. По приказу облздрава поехал туда в июне. В группе из восьми человек были медики из Новополоцка и Витебска – мы меняли наших предшественников в Брагине. Жили в местной больнице. Из оборудования были рабочие дозиметры, защиты же не предложили никакой. Один врач из нашей группы ехал уже второй раз, он взял с собой препараты с содержанием йода, ими и пользовались. А еще спасались баней, которая топилась постоянно – по возвращении из района обязательно шли туда. Вещи постирать возможность была не всегда.
Брагин находился в 30-ки-лометровой зоне от места взрыва, но в процессе работы мы посещали и 10-километровую зону. Нашей задачей было проведение обследования продуктов. Конкретного перечня того, что нужно исследовать, не было. Я брал образцы злаков, овощей и фруктов, что росли на полях, в садах, на приусадебных участках. Все это везли в Брагин в лабораторию, где и определяли уровень их зараженности. Иногда местное население приносило на обследование что-нибудь своё, например, рыбу. Мы ради интереса «замеряли» закатки из погребов, чтобы узнать, проникает ли радиация в консервацию через стекло. Она была чистая. А вот то, что находилось в открытом доступе, оказывалось «грязным».
Был и такой случай: в десяти километрах от станции проверял склад с мукой. Пробы из верхних мешков показали зараженный продукт, а в тех, которые поглубже лежали и были укрыты другими мешками, мука оказалась чистой. Её использовали в пищу. А что делать, если людей обеспечивали привозными продуктами, которых не всегда хватало.
В Чернобыльской зоне работало много людей, в том числе военных, милиционеров. Повсеместно осуществлялся радиометрический контроль. Если едешь по дороге и нужно остановиться, то проверяли только на асфальте, а не на обочине. В машине закрывались все щели, чтобы пыль не попадала. С собой брали бутылки с минералкой, из-за жары через час она уже была горячей. Пить хотелось, а пробы из колодцев показывали радиацию. Это не удивительно – когда мыли дома, дороги, все это попадало в колодцы.
Деревни, в которые мы ездили, были большими. Жутковато находиться там, особенно в тех, что ближе к станции. Вроде все, как в обычной деревне, только тишина гробовая, ни звука. И ощущение, что из-за угла на тебя кто-то смотрит. Люди, уезжая, как правило закрывали свои дома и сараи, а кто-то бросал как есть. Оставались лишь домашние животные – их отстреливали.
Я видел, как трудно людям, которые были вынуждены бросать свои дома, ехать в неизвестность. Для них это было большим горем. А сколько ликвидаторов отдали жизни и здоровье, участвуя в преодолении последствий катастрофы. Ни для кого из них нахождение пусть даже недолгое время в Чернобыльской зоне не прошло даром. Многих уже нет в живых, в том числе и из группы, с которой ездил я.
Авария на ЧАЭС изменила жизнь миллионов людей. Время идет, и для кого-то она уже забыта, кто-то слышал о ней «вскользь», но есть те, кто не смогут забыть даже если бы захотели…
Анна ЗИМАЦКАЯ.
